Неточные совпадения
Стародум. Так. Только, пожалуй, не имей ты к мужу
своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к нему дружбу, которая на любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда после двадцати лет женитьбы
найдете в сердцах ваших прежнюю друг к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу, и будете оба совершенно благополучны.
Есть люди, которые, встречая
своего счастливого
в чем бы то ни было соперника, готовы сейчас же отвернуться от всего хорошего, что есть
в нем, и видеть
в нем одно дурное; есть люди, которые, напротив, более всего желают
найти в этом счастливом сопернике те качества, которыми он победил их, и ищут
в нем со щемящею болью
в сердце одного хорошего.
В 4 часа, чувствуя
свое бьющееся
сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического Сада и пошел дорожкой к горам и катку, наверное зная, что
найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда.
Я показал письмо Марье Ивановне, которая
нашла его столь убедительным и трогательным, что не сомневалась
в успехе его и предалась чувствам нежного
своего сердца со всею доверчивостию молодости и любви.
Аркадий ощущал на
сердце некоторую робость, когда при первых звуках мазурки он усаживался возле
своей дамы и, готовясь вступить
в разговор, только проводил рукой по волосам и не
находил ни единого слова.
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над
своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место
в сердце, если вопросы ее не все
находили полный и всегда готовый ответ
в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала
в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало
в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался
в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся
в сером цвете.
— Уж и по обыкновению! Эх, Петр Лукич! Уж вот на кого Бог-то, на того и добрые люди. Я, Евгения Петровна, позвольте, уж буду искать сегодня исключительно вашего внимания, уповая, что свойственная человечеству злоба еще не успела достичь вашего
сердца и вы, конечно, не
найдете самоуслаждения допиливать меня, чем занимается весь этот прекрасный город с
своим уездом и даже с
своим уездным смотрителем, сосредоточивающим
в своем лице половину всех добрых свойств, отпущенных нам на всю нашу местность.
Я уже привык к чистосердечному излиянию всех моих мыслей и чувств
в ее горячее материнское
сердце, привык поверять
свои впечатления ее разумным судом, привык слышать ее живые речи и
находить в них необъяснимое удовольствие.
— Вы поняли, — продолжал он, — что, став женою Алеши, могли возбудить
в нем впоследствии к себе ненависть, и у вас достало благородной гордости, чтоб сознать это и решиться… но — ведь не хвалить же я вас приехал. Я хотел только заявить перед вами, что никогда и нигде не
найдете вы лучшего друга, как я. Я вам сочувствую и жалею вас. Во всем этом деле я принимал невольное участие, но — я исполнял
свой долг. Ваше прекрасное
сердце поймет это и примирится с моим… А мне было тяжелее вашего, поверьте!
Из обращения Тейтча к германскому парламенту мы узнали, во-первых, что человек этот имеет общее a tous les coeurs bien nes [всем благородным
сердцам (франц.)] свойство любить
свое отечество, которым он почитает не Германию и даже не отторгнутые ею, вследствие последней войны, провинции, а Францию; во-вторых, что, сильный этою любовью, он сомневается
в правильности присоединения Эльзаса и Лотарингии к Германии, потому что с разумными существами (каковыми признаются эльзас-лотарингцы) нельзя обращаться как с неразумными, бессловесными вещами, или, говоря другими словами, потому что нельзя разумного человека заставить переменить отечество так же легко, как он меняет белье; а в-третьих, что, по всем этим соображениям, он
находит справедливым, чтобы совершившийся факт присоединения был подтвержден спросом населения присоединенных стран, действительно ли этот факт соответствует его желаниям.
Ранним утром поезд примчал нас
в Т***. Я надеялся, что
найду тут
своих лошадей, но за мной еще не приехали.
В ожидании я кое-как приютился
в довольно грязной местной гостинице и, имея
сердце чувствительное, разумеется, не утерпел, чтобы не повидаться с дорогими свидетелями моего детства: с постоялым двором и его бывшим владельцем.
Билась
в груди ее большая, горячая мысль, окрыляла
сердце вдохновенным чувством тоскливой, страдальческой радости, но мать не
находила слов и
в муке
своей немоты, взмахивая рукой, смотрела
в лицо сына глазами, горевшими яркой и острой болью…
Голос ее лился ровно, слова она
находила легко и быстро низала их, как разноцветный бисер, на крепкую нить
своего желания очистить
сердце от крови и грязи этого дня. Она видела, что мужики точно вросли там, где застала их речь ее, не шевелятся, смотрят
в лицо ей серьезно, слышала прерывистое дыхание женщины, сидевшей рядом с ней, и все это увеличивало силу ее веры
в то, что она говорила и обещала людям…
Он все более убеждался, что я — дурной, испорченный мальчишка, с черствым, эгоистическим
сердцем, и сознание, что он должен, но не может заняться мною, должен любить меня, но не
находит для этой любви угла
в своем сердце, еще увеличивало его нерасположение.
Перенесите меня
в Швейцарию,
в Индию,
в Бразилию, окружите какою хотите роскошною природой, накиньте на эту природу какое угодно прозрачное и синее небо, я все-таки везде
найду милые мне серенькие тоны моей родины, потому что я всюду и всегда ношу их
в моем
сердце, потому что душа моя хранит их, как лучшее
свое достояние.
Однако с течением времени и это скромное правило перестает уж казаться достаточным. Солидный человек все больше и больше сближается с ненавистником, благоговейно выслушивает его и поддакивает. По-видимому, он
находит это и небезвыгодным для себя. Наконец, он и за собственный счет начинает раздувать
в своем сердце пламя ненавистничества.
Бывает и обратно: образование уживается иногда с таким варварством, с таким цинизмом, что вам мерзит, и, как бы вы ни были добры или предубеждены, вы не
находите в сердце своем ни извинений, ни оправданий.
Екатерина Ивановна Пыльникова, Сашина тетка и воспитательница, сразу получила два письма о Саше: от директора и от Коковкиной. Эти письма страшно встревожили ее.
В осеннюю распутицу, бросив все
свои дела, поспешно выехала она из деревни
в наш город. Саша встретил тетю с радостью, — он любил ее. Тетя везла большую на него
в своем сердце грозу. Но он так радостно бросился ей на шею, так расцеловал ее руки, что она не
нашла в первую минуту строгого тона.
Элиза Августовна не проронила ни одной из этих перемен; когда же она, случайно зашедши
в комнату Глафиры Львовны во время ее отсутствия и случайно отворив ящик туалета,
нашла в нем початую баночку rouge végétal [румян (фр.).], которая лет пятнадцать покоилась рядом с какой-то глазной примочкой
в кладовой, — тогда она воскликнула внутри
своей души: «Теперь пора и мне выступить на сцену!»
В тот же вечер, оставшись наедине с Глафирой Львовной, мадам начала рассказывать о том, как одна — разумеется, княгиня — интересовалась одним молодым человеком, как у нее (то есть у Элизы Августовны)
сердце изныло, видя, что ангел-княгиня сохнет, страдает; как княгиня, наконец, пала на грудь к ней, как к единственному другу, и живописала ей
свои волнения,
свои сомнения, прося ее совета; как она разрешила ее сомнения, дала советы; как потом княгиня перестала сохнуть и страдать, напротив, начала толстеть и веселиться.
— Когда человек несет
в сердце своем слово, объединяющее мир, он везде
найдет людей, способных оценить его, — везде!
— Подождите, голубчик! Сегодня я могу сказать вам… что-то хорошее… Знаете — у человека, много пожившего, бывают минуты, когда он, заглянув
в свое сердце, неожиданно
находит там… нечто давно забытое… Оно лежало где-то глубоко на дне
сердца годы… но не утратило благоухания юности, и когда память дотронется до него… тогда на человека повеет… живительной свежестью утра дней…
Ольга Федотовна, несмотря на
свое магазинное воспитание, была совершенно неопытна
в любовных делах: она думала, что счастье, которое она впервые ощутила при сознании, что она любит, может оставаться полным и
найдет для себя занятие
в самом себе, но, увы!
сердце бедной девушки начало жаждать ответа.
Прими с улыбкою, мой друг,
Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный
свой досуг.
Когда я погибал, безвинный, безотрадный,
И шепот клеветы внимал со всех сторон,
Когда кинжал измены хладный,
Когда любви тяжелый сон
Меня терзали и мертвили,
Я близ тебя еще спокойство
находил;
Я
сердцем отдыхал — друг друга мы любили:
И бури надо мной свирепость утомили,
Я
в мирной пристани богов благословил.
Точно то же ощущал я теперь. Зачем я говорил с этим гордым, непреклонным пенкоснимателем? — думалось мне. За что он меня сразил? Что обидного или неприличного"
нашел он
в том, что я высказал сомнения моего
сердца по поводу Чурилки? Неужели"наука"так неприступна
в своей непогрешимости, что не может взглянуть снисходительно даже на тревоги простецов?
— А, так она его читала? Не правда ли, что оно бойко написано? Я уверен был вперед, что при чтении этого красноречивого послания русское твое
сердце забьет такую тревогу, что любовь и места не
найдет. Только
в одном ошибся: я думал, что ты прежде женишься, а там уж приедешь сюда пировать под картечными выстрелами
свою свадьбу: по крайней мере я на твоем месте непременно бы женился.
Он старался придумать способ к бегству, средство, какое бы оно ни было… самое отчаянное казалось ему лучшим; так прошел час, прошел другой… эти два удара молотка времени сильно отозвались
в его
сердце; каждый свист неугомонного ветра заставлял его вздрогнуть, малейший шорох
в соломе, произведенный торопливостию большой крысы или другого столь же мирного животного, казался ему топотом злодеев… он страдал, жестоко страдал! и то сказать: каждому
свой черед; счастие — женщина: коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец; Борис Петрович также иногда вспоминал о
своей толстой подруге… и волос его вставал дыбом: он понял молчание сына при ее имени, он объяснил себе его трепет…
в его памяти пробегали картины прежнего счастья, не омраченного раскаянием и страхом, они пролетали, как легкое дуновение, как листы, сорванные вихрем с березы, мелькая мимо нас, обманывают взор золотым и багряным блеском и упадают… очарованы их волшебными красками, увлечены невероятною мечтой, мы поднимаем их, рассматриваем… и не
находим ни красок, ни блеска: это простые, гнилые, мертвые листы!..
В виду этих сомнений я припоминал
свое прошлое — и на всех его страницах явственно читал: куроцап! Здесь обращался к настоящему и пробовал читать, что теперь написано
в моем
сердце, но и здесь ничего, кроме того же самого слова, не
находил! Как будто все мое миросозерцание относительно этого предмета выразилось
в одном этом слове, как будто ему суждено было не только заполнить прошлое, но и на мое настоящее и будущее наложить неистребимую печать!
Нежное и восприимчивое дитя, дойдя путем
своих размышлений до такого решения,
нашло в своем детском
сердце для людей, создавших такое положение другим людям, место непримиримой вражде, и с тех пор
в ребенке росли все необходимые задатки для того, чтобы из него под известными влияниями со временем мог создаться настоящий, искренний и ревностный демократ и социалист.
Слава
Мне улыбнулась; я
в сердцах людей
Нашел созвучия
своим созданьям.
Все войны и походы Владимира представляются славными и счастливыми, а к концу его царствования замечена следующая любопытная черта: «Владимир,
находя по
сердцу своему удовольствие
в непрерывном милосердии и распространяя ту добродетель даже до того, что ослабело правосудие и суд по законам, отчего умножились
в сие время разбои и грабительства повсюду, так что наконец митрополит Леонтий со епископы стали говорить Владимиру о том, представляя ему, что всякая власть от бога и он поставлен от всемогущего творца ради правосудия,
в котором есть главное злых и роптивых смирить и исправить и добрым милость и оборону являть».
Прежде человеколюбивый родитель, удаленный от столицы,
в сельском уединении не имел средства достойным образом воспитывать
своих детей — теперь,
в новом порядке вещей,
нашел он более возможности образовать ум и
сердце их. Пребывание многих дворянских семейств
в Губернских городах и старания Правительства способствовали везде заведению благородных училищ.
Так прошло три года. Кольцову было уже лет 14, когда его поразил внезапный удар, нанесенный его дружбе. Приятель, которого он так полюбил, с которым делил до сих пор лучшие
свои чувства, которому он обязан, может быть, лучшими минутами
своей отроческой жизни, — умер от болезни. Это было первое несчастие, поразившее чувствительное
сердце Кольцова. Он глубоко и тяжело горевал о погибшем друге, с которым
находил отраду для
своего сердца. К нему, кажется, обращался он
в 1828 г,
в стихотворении «Ровеснику...
Одиночеством ли развилась эта крайняя впечатлительность, обнаженность и незащищенность чувства; приготовлялась ли
в томительном, душном и безвыходном безмолвии долгих, бессонных ночей, среди бессознательных стремлений и нетерпеливых потрясений духа, эта порывчатость
сердца, готовая, наконец, разорваться или
найти излияние; и так должно было быть ей, как внезапно
в знойный, душный день вдруг зачернеет все небо, и гроза разольется дождем и огнем на взалкавшую землю, повиснет перлами дождя на изумрудных ветвях, сомнет траву, поля, прибьет к земле нежные чашечки цветов, чтоб потом, при первых лучах солнца, все, опять оживая, устремилось, поднялось навстречу ему и торжественно, до неба послало ему
свой роскошный, сладостный фимиам, веселясь и радуясь обновленной
своей жизни…
— Нет, я не спала, — отвечала Катерина, с усилием подавляя
свое волнение. — Сон и не шел ко мне. Он все молчал и только раз позвал меня. Я подходила, окликала его, говорила ему; мне стало страшно; он не просыпался и не слышал меня. Он
в тяжелом недуге, подай Господь ему помощи! Тогда мне на
сердце стала тоска западать, горькая тоска! Я ж все молилась, все молилась, и вот это и
нашло на меня.
При таком-то настроении ее
сердца, летом, на даче
в Кунцове, застает ее действие повести.
В короткий промежуток времени являются пред нею три человека, из которых один привлекает к себе всю ее душу. Тут есть, впрочем, и четвертый, эпизодически введенный, но тоже не лишний господин, которого мы тоже будем считать. Трое из этих господ — русские, четвертый — болгар, и
в нем-то
нашла свой идеал Елена. Посмотрим на всех этих господ.
Когда один мотив этой борьбы и страданий начинал казаться уже недостаточным, когда одна черта благородства и возвышенности характера начинала как будто покрываться некоторой пошлостью, г. Тургенев умел
находить другие мотивы, другие черты, и опять попадал
в самое
сердце читателя, и опять возбуждал к себе и
своим героям восторженную симпатию.
Макар Алексеич
нашел возможность удовлетворить доброте
своего сердца, быть полезным для любимого существа, и потому
в нем все больше и яснее развивается гуманное сознание, понятие об истинном человеческом достоинстве.
Когда Борис Андреич, по слабости человеческой, доверял ему, как другу,
свои заветные мысли и жалобы, Петр Васильич сильно упрекал его
в неблагодарности, вычислял перед ним все достоинства Верочки и однажды,
в ответ на замечание Бориса Андреича, что ведь и он, Петр Васильич,
находил их не созданными друг для друга, с
сердцем ответил ему, что он ее не стоит.
« — Вот какое дело, товарищи: смотрел
в свое сердце этой ночью и не
нашел места
в нем старой вольной жизни моей.
— Не бывает разве, что отец по своенравию на всю жизнь губит детей
своих? — продолжала, как полотно побелевшая, Марья Гавриловна, стоя перед Манефой и опираясь рукою на стол. —
Найдет, примером сказать, девушка человека по
сердцу, хорошего, доброго, а родителю забредет
в голову выдать ее за нужного ему человека, и начнется тиранство… девка
в воду, парень
в петлю… А родитель руками разводит да говорит: «Судьба такая! Богу так угодно».
В своих воспоминаниях,
в своей тоске,
в самой боли раздраженного
сердца поэт
найдет предметы для многих песен.
Мне понятно, как Пирогов, с его чутким, отзывчивым
сердцем, мог позволить себе ту возмутительную выходку, о которой он рассказывает
в своих воспоминаниях. «Только однажды
в моей практике, — пишет он, — я так грубо ошибся при исследовании больного, что, сделав камнесечение, не
нашел в мочевом пузыре камня. Это случилось именно у робкого, богоязненного старика; раздосадованный на
свою оплошность, я был так неделикатен, что измученного больного несколько раз послал к черту.
Благо для человека переносить несчастья этой земной жизни, ибо это влечет его
в священное уединение его
сердца, где он
находит себя как бы изгнанником из
своей родной земли и обязанным не доверяться никаким мирским радостям.
Когда сердишься на кого-нибудь, то обыкновенно ищешь оправданий
своему сердцу и стараешься видеть только дурное
в том, на кого сердишься. И этим усиливаешь
свое недоброжелательство. А надо совсем напротив: чем больше сердишься, тем внимательнее искать всего того хорошего, что есть
в том, на кого сердишься, и если удастся
найти хорошее
в человеке и полюбить его, то не только ослабишь
свое сердце, но и почувствуешь особенную радость.
И потихоньку, не услыхала бы Дарья Сергевна, стала она на молитву. Умною молитвою молилась, не уставной.
В одной сорочке, озаренная дрожавшим светом догоравшей лампады, держа
в руках заветное колечко, долго лежала она ниц перед святыней. С горячими, из глубины непорочной души идущими слезами долго молилась она, сотворил бы Господь над нею волю
свою, указал бы ей, след ли ей полюбить всем
сердцем и всею душою раба Божия Петра и
найдет ли она счастье
в том человеке.
Уже будучи на каторге, «он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не
нашла никакой особенно ужасной вины
в его прошедшем, кроме разве простого промаха… И хотя бы судьба послала ему раскаяние — жгучее раскаяние, разбивающее
сердце, от ужасных мук которого мерещится петля и омут. О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы — ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался
в своем преступлении… Вот
в чем одном признавал он
свое преступление: только
в том, что не вынес его и сделал явку с повинной».
— Михако, голубчик, отнеси орленка
в горы, может быть, он
найдет свою деду, — упрашивала я старого казака,
в то время как
сердце мое разрывалось от тоски и жалости.
Умер он
в 1919 году
в Финляндии. От разрыва
сердца, внезапно. Не на
своей даче, а у одного знакомого. Вскоре после этого жена его с семьей уехала за границу. На даче Андреева осталась жить его старушка-мать, Настасья Николаевна. После смерти сына она слегка помешалась. Каждое утро приходила
в огромный натопленный кабинет Леонида Николаевича, разговаривала с ним, читала ему газеты. Однажды ее
нашли во флигеле дачи мертвой.
В атмосфере смерти ты
нашел бы то, к чему вечно стремился
своим беспокойным, благородным
сердцем.
Я
находил удовольствие
в подавлении
своих чувств и
в терзании
сердца.